Стенд "Архангельский, Холмогорский и Пертоминский концентрационные лагеря"
Архангельский, Холмогорский и Пертоминский
концентрационные лагеря
Военный историк B.C. Малаховский на основе доступных ему архивных данных установил, что за полтора года жертвами красного террора стало 25 640 жителей Архангельской губернии.
Сергей Петрович Мельгунов в своей книге «Красный террор» со ссылкой на корреспондентов «Революционной России» сообщает, что вскоре после ухода из Архангельска английских войск и после «торжественных похорон пустых красных гробов» начался такой террор, что город «стонал целое лето», стал «городом мертвых». Автор сообщает, что «в первую очередь» было убито в апреле 1920 г. 800 офицеров, которые не успели уехать в Лондон по Мурманской железной дороге (как предлагало им правительство Миллера, уходившее из Архангельска на ледоколе). Во «вторую очередь» уничтожали гражданских: крестьян, кооператоров, дворян, священников и всех тех, кто так или иначе представлял «угрозу» новому режиму.
Юрий Всеволодович Дойков в фондах бывшего областного партийного архива выявил списки расстрелянных. В них с указанием чинов, должностей и других данных значится 2028 фамилий.
В Архангельске офицеров арестовывали под видом обязательной их регистрации в советских органах. Прием с регистрацией один к одному, повторялся позднее на Дону, на Кубани, в Крыму, в Туркестане. Об этом пишет С. Мельгунов: «Объявляется регистрация или перерегистрация для бывших офицеров, или для каких-либо категорий, служивших у белых. Не предвидя и не ожидая ничего плохого, люди, проявившие свою лояльность, идут регистрироваться, а их схватывают, в чем они явились, немедленно загоняют в вагоны и везут в Архангельские лагеря. В летних костюмчиках из Кубани или Крыма, без полотенца, без кусочка мыла, без смены белья, грязные, завшивленные, попадают они в архангельский климат с очень проблематическими надеждами на возможность не только получить белье и теплую одежду, но и просто известить близких о своем местонахождении…»
Должность председателя Архгубчека исполнял посланец Ленина Михаил Кедров. О его кровавой деятельности в Архангельске сохранилось немало свидетельств. Словами русского химика В.Н. Ипатьева, он «.лично перестрелял там немало народа» (воспоминания опубликованы в Нью-Йорке). Словами русского социолога Питирима Сорокина, «врагов народа» он отправлял на тот свет в «массовом масштабе» (рассказ «На лоне природы» опубликован в Париже). Зверствами и крутой расправой была известна и секретарь Губревкома жена Кедрова Ревекка Пластинина-Майзель.
Старинный северный уездный городок Холмогоры С. Мельгунов называет в своей книге «усыпальницей» русской молодежи, а расстрелы — формой «сокрытой смертной казни». Расстрелы под Холмогорами он называет «самыми главными», то есть самыми массовыми в России. По словам автора, расстреливали партиями по 10-100 человек в десяти верстах от Холмогор, «лицу, специально ездившему для нелегального обследования положения заключенных на Севере, жители окружных деревень назвали жуткую цифру 8000 таким образом погибших».
Ю. Дойков в своих публикациях сообщает, что часть офицеров (из 2028 человек по спискам) расстреляна в Архангельске на Мхах, а остальных в августе 1920 г. увезли на двух баржах вверх по Северной Двине под Холмогоры. Людей с первой баржи высадили на остров Ельники, что напротив Верхней Койдокурьи, заставили выкопать себе могилы и расстреляли из пулеметов. На второй барже народ взбунтовался и стал прыгать в воду в надежде спастись вплавь, но избежать расстрела было невозможно.
Нет сомнения, что в тех расстрелах сгинул в неизвестность офицер Владимир Минейко, 22 лет. О нем оставила воспоминания его сестра Ксения Петровна Гемп, почетный гражданин Архангельска. По ее словам, брата арестовали в июне 1920 г. на Пинеге, когда белых офицеров «собирали» в районе боев. Их увезли в московские Бутырки, но там вспыхнула эпидемия сыпняка. Часть офицеров расстреляли, а другую — отправили в Архангельск, причем без провизии и воды. По прибытии в Исакогорку арестанты бросились к реке, но был дан приказ «стрелять по ногам». Раненых оставили на станции, а основную массу переправили через Северную Двину в город. Два дня, обессиленные, они лежали вповалку на пристани у холодильника. Когда их уводили из города, Ксения, как и другие провожавшие, пыталась передать брату еду. Но конвоиры не позволили, более того, начальник конвоя Валюшис сорвал с руки Ксении обручальное кольцо, а у бабушки снял серьги. Офицеров на двух речных пароходах и баржах увезли в Холмогоры и там расстреляли. Трупы скидывали в реку или зарывали. По словам К. Гемп, в район Холмогор спустя лет пятнадцать приезжали на практику студенты с преподавателями из Архангельского мединститута, собирали скелеты, нужные для медпрактики.
В Холмогорах и окрестностях расстреливали не только тех, кто оказался или был захвачен на Севере. Созерко Артаганович Мальсагов в своей книге «Адские острова» расширяет список: «После поражения генерала Деникина и Врангеля (соответственно в конце 1919-го и в 1920-х гг.) взятые в плен белые офицеры и солдаты, а также гражданские лица с отвоеванных у белых территорий — мужчины, женщины и дети — ссылались в Холмогоры этап за этапом. А после подавления Кронштадтского восстания в апреле 1921 г. все матросы, взятые под стражу большевиками в количестве около 2000 человек, тоже были присланы туда. Остатки колчаковской армии, различные сибирские и украинские атаманы, крестьяне из Тамбовской губернии, примкнувшие к антоновскому движению, десятки тысяч представителей интеллигенции всех национальностей и вероисповеданий, кубанские и донские казаки — все стекались широким потоком в Холмогоры и Пертоминск».
Лагерь дислоцировался в южной части Холмогор на территории Успенского женского монастыря и соборного комплекса, отделение - в бывшем монастырском скиту в деревне Товра. Комендантом лагеря «для пользы службы» назначен 20 июня 1921 г. сотрудник 1-го разряда секретно-оперативного отдела Архгубчека Бачулис.
Об этом коменданте С. Мельгунов пишет со слов человека, который (когда слухи о «лагере смерти» дошли до Москвы) специально ездил на далекий Север, чтобы выяснить, как помочь несчастным людям: «В бытность комендантом Бачулиса, человека крайне жестокого, немало людей было расстреляно за ничтожнейшие провинности. Про него рассказывают жуткие вещи. Говорят, будто он разделял заключенных на десятки и за провинность одного наказывал весь десяток».
Условия содержания заключенных описаны С. Мальсаговым, на себе испытавшим их: «Люди направлялись туда из всех уголков России и должны были жить в наскоро выстроенных бараках. Это были никогда не отапливаемые, даже в самую сильную зимнюю стужу, помещения (когда температура в этих северных широтах снижалась до —50 градусов по Цельсию).
Заключенным выдавался следующий паек: одна картофелина на завтрак, картофельные очистки, сваренные в воде, на обед и одна картофелина на ужин. Ни кусочка хлеба, ни унции сахара, не говоря уже о мясе или масле. И эти люди, доведенные муками голода до отчаяния, поедали кору на деревьях. Они вынуждены были из-за пыток и расстрелов соглашаться выполнять самую тяжелую работу: корчевать пни, работать в каменоломнях, сплавлять лес. Им было категорически запрещено переписываться со своими родными или получать от них посылки с едой или одеждой. Все письма уничтожались. А пища и прочее пожирались и использовались лагерной охраной».
По словам С. Мальсагова, «высшее начальство в этих лагерях назначалось Москвой и исполняло предписания, полученные оттуда. Средний и низший персонал состоял из арестованных чекистов, которые были сосланы по причине слишком очевидного грабежа, взяточничества, пьянства и других нарушений. Эти ребята, потеряв выгодные должности в Чрезвычайных комиссиях центральной России, свою неимоверную злость с неописуемой жестокостью вымещали на лагерных заключенных». А Созерко Артаганович, напомню, был там.
Особенно свирепствовал помощник коменданта лагеря поляк Квициньский, на совести которого «ужасы» «Белого дома» (бывшего имения в окрестностях Холмогор, покинутого владельцами). По распоряжению этого палача-садиста в доме с 1920 г. и до конца 1922 г. ежедневно расстреливали людей, тела казненных не убирали. За два года трупами были наполнены все помещения до самого потолка. Запах разложившихся тел отравлял воздух на целые километры вокруг.
Этот дом упоминает в своей книге и С. Мельгунов.
Около 10000 человек были расстреляны в Холмогорах и Пертоминске. Как это ни ужасно, но в этой цифре нет ничего поразительного. Ибо в течение трех лет подряд до своего расформирования эти лагеря составляли главную тюрьму всей Советской России. В 1921 г. 4000 бывших офицеров и солдат армии Врангеля были погружены на баржи, и их чекисты потопили в устье Двины. Те, которые были еще в состоянии удержаться на поверхности воды, были расстреляны. В 1922 г. несколько барж загрузили заключенными, которых потопили в Двине прямо на глазах у всех».
Видимо, речь идёт о тех баржах, лежащих на дне Бабонеговской ямы, о которых рассказывают старожилы в пригородных деревнях.
У К. Гемп под Холмогорами расстрелян брат, а мама Надежда Михайловна Минейко (выпускница Петербургской консерватории и ученица Римского-Корсакова) «за то, что играла на «фортепьянах», вместо того, чтобы идти служить народу, была посажена в Холмогорский лагерь принудработ, сгинула от тифа в 1921 г.».
В начале лета 1922 г. (когда чекисты уничтожили уже 90 процентов всех заключенных) из Холмогор сбежал один кронштадтский матрос. Ему удалось добраться до Москвы и по старым связям добиться приема во ВЦИКе. Матрос сказал Калинину: «Делайте со мной, что хотите, но обратите внимание на те ужасы, которые творятся в советских лагерях». Мольбы матроса выслушали снисходительно, но комиссию в Холмогоры все-таки направили.
Это была комиссия во главе с Фельдманом. От увиденного и услышанного Фельдман пришел в ужас. Он расстрелял коменданта лагеря, а помощников и прочий персонал отправил для расследования в столицу (но все чекисты были помилованы и получили ответственные должности в учреждениях ГПУ в южной России). Фельдман, понимая, что «белый дом» и десятки тысяч трупов - это «груз на совести Москвы», распорядился все сжечь.
Но следы преступлений находят до сих пор. Так, в октябре 2006 г. на территории храмового комплекса в ходе работ по прокладке кабеля была обнаружена братская могила с останками, их упаковали в 18 мешков. В большем количестве были обнаружены останки в 1980-х гг., тогда с трудом хватило двух телег, чтобы вывезти их и захоронить.
Несколько лет назад, когда прокладывался газопровод в Архангельск, его строителям пришлось прорыть канал через весь остров Ельничный от Койдокурьи до Ценовца. Они трижды наталкивались на захоронения – человеческими костями забивались сопла землеснарядов.
Здесь уместно рассказать ещё один случай. Однажды Виктор Корельский из Вайново рыбачил с дядей на Ельничном. Увидел в воде дощечку, хотел бросить её в костёр, но дядя остановил – нельзя, это же икона была. Видимо, кто-то из расстрелянных на острове нёс с собой икону. Живопись за пятьдесят лет пропала, когда Виктор подарил доску лявленской церкви, она была голой. Даже левкас не сохранился. Но через полгода появилось какое-то изображение. Ещё через полгода фотоаппарат «увидел» икону – великомученицу Варвару!
Ещё более жутким лагерем был Пертоминск, который находится на восточном берегу Унской губы Белого моря в ста восемнадцати верстах от Архангельска. С начала XVII в. там действовал Преображенский крестный мужской монастырь.
Пертоминский ЛПР негласно использовался в качестве штрафного изолятора для заключенных других северных лагерей Губчека. Из книги С. Мельгунова известно, что только «одно упоминание о Пертоминске заставляет трепетать холмогорских заключенных — для них оно равносильно смертному приговору... Об условиях жизни заключенных сам по себе свидетельствует такой поразительный факт, что на 1200 заключенных за полгода приходится 442 смерти!... Из партии в 200 человек, отправленных туда недавно из Холмогор, лишь немногие уцелели».
Снабжение заключенных продуктами питания было мизерным. С. Мельгунов пишет, что им не давали хлеба и кормили «исключительно сухой рыбой». По причине голода весной 1921 г. взбунтовались матросы - отказались выходить на работу. Эту ситуацию в Губисполкоме сочли опасной. На заседании заслушали «Об отказе выйти на работу, требуя усиления пайка заключенных белогвардейцев в Пертоминском концлагере в количестве 70 человек, согласно списку ниже сего...» и постановили: «всех означенных 70 белогвардейцев расстрелять, действия коменданта лагеря признать правильными и расстрел утвердить ввиду опасности их».
Знало ли правительство о том, что происходит в северных лагерях? На этот вопрос отвечает в своей книге С. Мальсагов: «без всякого сомнения», что знало, «не могло не знать! Но, будучи заинтересованным в безжалостном уничтожении своих врагов, подлинных и мнимых, руководители Коммунистической партии ограничились лишь умыванием рук
В бывшем Центральном партийном архиве хранится немало документов о положении на Севере в начале 1920-х гг. Одно из писем написано на имя председателя СНК в сентябре 1921 г. «сочувствующим идейному социализму» Степановым:
«Многоуважаемый тов. Ленин В.И.
Известно ли Вам о творимых безобразиях на Севере, которые как раз дают обратные результаты в укреплении социалистического строя. Совершенные же преступления на Севере Вашим уполномоченным Михаилом Кедровым, его сподвижником бывшим председателем АрхЧК Смирновым останутся вековым памятником и укором в истории советского строительства. Таковой памятник неизбежно будет на острове Ельники в верстах 70 от Архангельска, где зверски расстреляны привезенные на баржах из Холмогорского лагеря, Москвы и Кубани беззащитные люди, свыше 7000 граждан, из пулеметов, голодных, истерзанных, большинство из которых люди образованные, могущие принести своему отечеству в строительстве лишь пользу. Известно ли Вам, что вместо бывшего древнего Холмогорского женского монастыря учрежден концентрационный лагерь, где люди мрут от голода и холода... Пора одуматься. Довольно крови, горя и сирот... Товарищи, остановитесь. Дайте Северу вздохнуть».
Дали! В 1922 г. распоряжением СНК от 25 июля все места заключения в РСФСР были переданы в ведение НКВД. Советское государство приступило к обкатке новой политэкономической модели своего развития: отныне идеологическим противникам (или тем, кого власть считала таковыми) – не только находиться в строгой изоляции, но и укреплять ее экономику. Потому был создан первый отечественный концлагерь – Соловецкий. Этот концлагерь – а именно так в партийных и чекистских документах до начала 30-х назывались подобные учреждения – явился прообразом «архипелага ГУЛАГ».